За минувшую четверть столетия исследователям стал доступен обширный комплекс документов, позволивший довольно детально проанализировать события и социально-политические процессы на востоке Балтики в начальный период Второй мировой войны. Значительное количество документов было опубликовано, в том числе переписка советских дипломатических миссий в Таллине, Риге и Каунасе, лишённая, правда, явно желательных комментариев[1]. В восстановивших в начале 1990-х гг. свою независимость государствах Балтии ограниченность доступа к архивным фондам в Российской Федерации вынуждала исследователей довольствоваться материалами национальных архивов Эстонии, Латвии и Литвы. Половодье публикаций с трудом раздвигало изначально заданные хронологические рамки — 1939–1941 гг. Только в 2004 г. в Эстонии была опубликована пространная монография Магнуса Ильмъярва «Тихое подчинение»[2] (в том же году в значительно сокращённом варианте опубликованная на английском, что весьма эффектно отразилось на акцентировке ряда утверждений Илмъярва, а несколькими годами позже также в сокращённом варианте в переводе с английского на русский), охватывавшая весь межвоенный период, но вызывающая сомнения в профессионализме автора. За изданием этой работы последовало появление двух томов эстонских историков «Между миром и войной»[3], в которых широко использовались советские материалы, в ряде случаев полностью переведённые на эстонский язык.
На фоне этих изданий выгодно отличается фундаментальное исследование двух других эстонских исследователей — Рейго Розенталя и Марко Тамминга, опубликованное в 2013 г. и посвящённое деятельности в Эстонии структур Коминтерна, советской разведки и эстонской коммунистической партии в межвоенный период, получившее звучащее название «Война до войны»[4]. Ими была проделана кропотливая работа, вызывающая искренне уважение к авторам. Вместе с тем проведение ими исследования было бы весьма затруднено, если бы в Государственном архиве Эстонии (Eesti Riigiarhiivi Filiaal, Tallinn) не сохранилась довольно обширная документация в Коллекции дел внешней разведки Комитета государственной безопасности Эстонской Советской Социалистической Республики (ENSV Riikliku Julgeoleku Komitee välisluure toimikute kollektsioon — ERAF 138SM). Именно эти документы позволили им выявить создававшуюся в 1920–1940 гг. в Эстонии агентурную сеть, расшифровать практически все оперативные псевдонимы («клички»). Однако, они фактически отказались от оценки влияния т. н. мягкой силы на внутриполитические процессы в стране и оценки качества получаемой советской стороной информации, особенно в наиболее интригующий период советско-эстонских отношений — осень 1939 — лето 1940 г. В упомянутой коллекции сохранилось одно дело, в котором отложилась переписка руководства 5 отдела (иностранная разведка) Главного управления государственной безопасности НКВД с сотрудниками резидентуры в Эстонии именно в данный хронологический период («Дело переписки с Таллинской резидентурой»).
Начальником 5 Управления ГУГБ НКВД являлся с конца весны 1939 г. майор государственной безопасности Павел Михайлович Фитин, фигурировавший в переписке под именем «Виктор». Его адресатами были советник полпредства в Таллине Владимир Бочкарёв («Ладо»), Валентин Рябов (второй секретарь полпредства, «Рене») и Арсений Исаков (пресс-атташе, «Рур»). Все они прибыли в столицу Эстонии 7 сентября 1939 г., а в конце октября их группа пополнилась шифровальщиком Сергеем Буяновым («Том»), на которого на первых порах возлагалась «работа по прикрытию» (его, как указывало руководство, «после ознакомления с обстановкой, надо включить в работу резидентуры, поручив ему один из участков нашей работы»). Помимо переписки П. М. Фитина со своими подчиненными в дело были подшиты два документа — рукописный рапорт Бориса Рыбкина (Борис Ярцев, «Кин», бывший второй секретарь полпредства СССР в Финляндии, командированный в Эстонию во время Советско-финляндской войны в феврале 1940 г.) и машинопись этого же рапорта, выполненная в Москве. Помимо этого, в деле сохранились несколько документов центрального аппарата НКВД и Управления НКВД по Ленинграду и Ленинградской области. Следует учитывать следующее обстоятельство: сама система переписки сотрудников резидентуры с руководством обусловила тот факт, что в архивное дело в большинстве подшиты не оригиналы документов. Порядок оформления почты руководством предписывался следующий: первый пакет — Ладо, второй — Ладо лично, третий — опечатывается печатями НКИД; оформление почты в Москву: первый пакет — лично Виктору, второй — в Палату мер и весов, третий — в адрес Наркоминдела. Письма должны были присылаться в двух экземплярах, по каждому вопросу отдельными пунктами, приложения к пунктам «конвертировались отдельно», со ссылкой на письмо и пункт. Кроме того, с января 1940 г. часть переписки, а позже и вся переписка осуществлялась на основе фотоматериалов. 9 ноября Бочкарёв сообщил в Москву: «В хозяйстве резидентуры имеются фото принадлежности для организации фотосвязи с Вами. Считаем, что нам необходимо будет наиболее важную часть письма передавать пленкой»[5]. Однако впервые «на плёнке» почта была отправлена в Москву только 9 января 1940 г., в связи с чем Бочкарёв просил руководство «дать подробную оценку» (ему было рекомендовано делать снимки при освещении двух ламп)[6].
Направленные в Таллин сотрудники, судя по документам, не обладали сколько-нибудь достаточным опытом работы в разведке. Владимир Бочкарёв был выпускником социально-экономического факультета Киевского государственного университета и по окончании аспирантуры в 1936–1938 гг. работал в должности доцента на филологическом факультете университета. После обучения в Центральной школе ГУГБ НКВД в 1938–1939 гг. получил назначение в 5 управление ГУГБ. 25-летний Валентин Рябов поступил на службу в НКВД в 1938 г. Арсений Исаков, судя по переписке, оказался совсем не готовым к выполнению возлагавшихся на него задач[7].
Срочность командирования в Эстонию Бочкарёва, Рябова и Исакова явно была обусловлена резким изменением внешнеполитической ситуации после нападения Германии на Польшу и рядом советских инициатив в отношениях с прибалтийскими государствами и Финляндией, за которой последовал ввод частей РККА в Эстонию, Латвию и Литву. Причём спешка была такая, что командируемых не успели в Москве ознакомить с необходимыми материалами, которые частично были пересланы им только 8 октября 1939 г.[8] В этот же день руководство сформулировало основные задачи резидентуры: с каждой почтой присылать «обзоры о политическом и экономическом положении страны (настроение населения, экономическое состояние, настроение правительственных, промышленных, торговых кругов и интеллигенции)». Документы свидетельствуют, что повышенная секретность, стремление строго соблюдать инструкции «по прикрытию» повлекли неожиданный для руководства результат: от сотрудников резидентуры до начала ноября фактически не поступала требуемая информация. «Ладо» писал в Москву 9 ноября 1939 г.: «Докладываю, что отсутствие своевременной информации и взаимной связи явилось в результате строгого выполнения Вашей инструкции о том, что мне не следует ставить в известность полпреда о характере своей работы. В результате этого полпред только некоторое время спустя после своего возвращения из Москвы (в конце октября) сообщил мне, что у него имеется пакет предназначенный, вероятно, не ему (вторых конвертов он не вскрывал). 1-го ноября он передал второй пакет. Обратиться ко мне раньше он, по-видимому, не решался, поскольку наше поведение здесь исключало какой-либо намек на выполнение каких-либо иных функций в работе кроме официальных… В начале мы были очень обеспокоены отсутствием связи, но в дальнейшем решили, что возможно это вызвано необходимостью стопроцентной страховки в нашей работе в период заключения пакта с Эстонией»[9]. При этом Бочкарёв в качестве своего рода достижения указывал: «… усиленное н[аружное]н[аблюдение] около полпредства и посещение консульства полицейской подставой свидетельствовало о желании эстонцев определить функции нашей работы. На сегодняшний день в результате принятых нами детально продуманных мер по “безобидности” и “обычности” поведения этот первоначальный интерес заметно понизился, что является одной из предпосылок для дальнейшего разворота вербовочной и агентурной работы»[10].
Что касается требуемой руководством оценки ситуации в Эстонии, то Бочкарёв довольствовался изложением широко известной информации: «Предварительная краткая ситуация сейчас следующая: Накануне заключения пакта в кругах крупных промышленных и торговых кругов намечалась тенденция вывоза отсюда своих капиталов (первым пример подал местный миллионер Пукк) и перевода их в английские банки. После появления нашего самолета над Таллином в этих кругах началась буквальная паника, а правительственные круги пытались распространить слухи о предстоящей “красной резне”. Среди правительства царило явно замешательство, в частности в МИДе бывший заместитель Сельтера Эпик мне сказал, когда я был вызван туда[11] по поводу заявления протеста после полета нашего самолета, что “мы все всегда сделаем, мы готовы на всякие уступки”»[12]. По вопросу о работе с агентурой, в Москву сообщалось 9 ноября: «По присланной ориентировке проверяем и устанавливаем агентуру. Ввиду отсутствия установщика эта работа несколько затруднена… Наши задачи и подходы направлены сейчас на приобретение крупной и полноценной агентуры, что требует серьезной и продуманной работы»[13]. Иными словами, успехов на этом пути не было. Сохранившиеся рапорты резидентуры позволяют утверждать, что аналитический уровень передаваемой в Москву информации оставлял желать лучшего и в дальнейшем.
И к концу ноября 1939 г. руководство в Москве оставалось неудовлетворенным итогами работы резидентуры. 25 ноября Фитин писал Бочкарёву: «Прошедший период времени дал вам возможность ознакомиться с обстановкой в стране и познакомиться рядом влиятельных общественных политических деятелей и с членами правительства. В дальнейшем Вам необходимо всемерно развивать в этих кругах знакомства. Изучать людей, после чего решительно приступить к вербовочной работе для насаждения агентуры в правительственных и общественных кругах. Кроме этого, Вам необходимо продумать вопрос о вербовке крупных фигур из общественного, политического, коммерческого и дипломатического окружения, с последующей переброской их для нашей работы во Францию и Англию»[14]. С вербовкой «крупных фигур» у сотрудников резидентуры дело не заладилось.
По прошествии ещё одного месяца В. Бочкарёв в очередной раз получил выволочку от руководства. «Несмотря на то, что мы уже Вам писали о необходимости высылки нам обзоров о политическом и экономическом положении страны, — писал Фитин, — о настроениях правительственных, общественных и торгово-промышленных кругов, мы от Вас почти ничего не получаем. Необходимо также более подробно осветить правительственные и общественные настроения по вопросу о происходящих событиях в Финляндии. Налаживание агентурной работы идет слабо... Предлагаем Вам в ближайшее время представить нам Ваш оперативный план по вербовке новой агентуры из правительственных кругов и крупных общественно-политических деятелей с указанием конкретных практических мероприятий. Это необходимо сделать и по объектам иностранных разведок… Сообщите более подробные данные об антисоветских книгах, имеющихся в продаже, кто их автор в каком количестве и как они распродаются, в каких районах»[15]. Судя по письмам из Москвы, ситуация в таллинской резидентуре стала вызывать у руководства исключительное раздражение. 13 января Фитин в очередной раз разразился упреками в письме Бочкарёву: «Прошло уже четыре месяца как Вы находитесь в стране Вашего пребывания. Если подытожить результаты Вашей работы, то о них можно сказать очень мало… Ваша работа рассчитана на самотек, нет целеустремленности в работе. Получаемые от Вас информации по стране носят поверхностный характер, и использовать их мы ни в какой мере не можем. Нам совершенно не известен круг Ваших знакомых… не говоря уже о Ваших реальных и практических планах по разработке и вербовке интересующих нас объектов»[16].
3 марта 1940 г. раздражение руководства низкими результатами работы резидентуры выплеснулось в крайне жёсткие формулировки очередного письма из Москвы: «Несмотря на полученное указание от нашего руководителя об активизации работы, Вы до сего времени не сообщили нам, что же практически сделано Вами в выполнении данных Вам указаний. За последнее время мы не получаем от Вас никакой информации. Нас интересует, как Вы работаете с агентурой, что она Вам дает, какие возможности имеет агент и его перспективы в работе по нашей линии… С момента Вашего отъезда прошло уже шесть месяцев. Если подытожить Вашу работу за этот период времени — можно сказать только, что все работники резидентуры по нашей линии ничего дельного не сделали. Это объясняется тем, что вы все свое внимание сосредоточили на выполнении работы по линии вашего прикрытия и считаете это основной работой. А вопрос развертывания непосредственно нашей работы отодвинули на задний план, дальше так продолжаться не может… В противном случае Вы будете отозваны домой, как не обеспечившие выполнение указаний руководства. Ваша бездеятельность… не дает нам возможности вскрыть все пружины антисоветской работы в стране Вашего пребывания, что лишает нас принять своевременно те или другие меры»[17].
Содержание отложившихся в деле рапортов резидентуры не позволяет не согласиться с мнением руководства 5 отдела ГУГБ. В. Бочкарёв предпочитал обращать внимание руководства на несколько другие темы («… хотя Вы нас и не запрашиваете»), в частности, подробно излагать свои суждения о сотрудниках полпредства и торгпредства. «Рабочая обстановка в полпредстве к моменту нашего прихода явно плохая и нездоровая, — писал он в ноябре 1939 г. — “Вековая” склока, антипартийная по своей сути вражда между торгпредом и полпредом отражалась на всех участках работы. Отсутствовал необходимый здоровый контакт в работе, сотрудники ориентировались на совершенно мелочные ненужные, склочные и вредные по своей сути делишки и вопросишки узко “принципиальные” с бытовой стороны (вопросы “машины”, “дачи”, “мебели” и пр.). Это отнимало много времени и приводило к общей расхлябанности и недисциплинированности. Нас как новых сотрудников вместо деловой ориентировки полпред сначала явно пытался натравить на торгпреда Краснова, парторга Цуканова и на их, как он выразился, “приспешников”»[18]. В Москве на это сообщение не отреагировали. Минуло семь месяцев, и в апреле 1940 г. Бочкарёв направил руководству более пространное шестистраничное послание по данному вопросу за подписью всех сотрудников резидентуры. «Наблюдая за выполнением дипломатической работы полпреда, у нас сложилось убеждение в том, что несмотря на чрезвычайно возросший объем вопросов, связанных с реализацией пакта… разрешение всех этих вопросов поставлено на самотек, — писал глава резидентуры. — <…> Внутренняя оперативная работа полпредства предоставлена тому же самотеку, в связи с этим задерживается выполнение текущей работы отдельными сотрудниками… Его отношение и оценку перед вышестоящими организациями работников полпредства мы не можем квалифицировать иначе как грубо клеветническую… мы советуем посмотреть дневники полпреда и Вы убедитесь, что его клеветнические измышления распространяются на всех сотрудников полпредства»[19].
Сохранившаяся переписка отражает приоритетные задачи, которые ставились перед таллинской резидентурой руководством 5 отдела ГУГБ. На некоторые из этих задач в научной литературе внимание не обращается. Определённо неожиданностью для советской стороны после ввода войск в Эстонию стало наличие на временных сельскохозяйственных работах более 3500 белорусов из Виленской губернии, т. е. польских граждан. Резидентуре и полпредству, «согласно указаниям центра», пришлось заниматься их эвакуацией на родину, что потребовало принятия ряда мер «по охране от проникновения в их среду нежелательных элементов». К этим мерам относилось визирование паспортов после проверки их и «разговора с каждым белорусом», который проводил лично Валентин Рябов («Рене»). Кроме того, сообщал Бочкарёв, «перед посадкой в вагон мы группируем их по уездам, в каждом вагоне назначается староста, который знает своих людей и наличие чужого человека не пройдет незамеченным. В Валгах у нас оставлен небольшой актив из наиболее политически грамотных людей, которые помимо организационной помощи, проводят элементарную агентурную работу по освещению состава людей»[20].
Исключительное внимание руководство требовало от резидентуры проявить в отношении деятельности Национально-трудового союза нового поколения, группы и ячейки которого в Эстонии проявляли большую активность, поддерживали связь с центром НТСНП в Белграде (в одном из писем приводились имена 18 человек, подавляющее большинство которых не по своей воле ушло из жизни в 1940–1941 гг. Хотя запрос из центра по этому вопросу был сделан в начале ноября, ответа из резидентуры не последовало. Вторично к этой теме в Москве вернулись в конце февраля 1940 г.: «По нашим данным НТСНП начинает активизировать свою работу, произведена чистка организации от подозрительных элементов, большие надежды возлагаются на возможность работы среди советских войск в Прибалтике. Предполагается использовать контакт населения с красноармейцами, для чего агенты НТСНП под видом местных жителей будут подставляться к красноармейцам и вести среди них работу, причем считают, что работать будет легко, так как сов. Властям будет трудно оградить красноармейцев от общения с населением»[21]. В Москве желали иметь информацию о довольно широком круге лиц, особенно редакторах и корреспондентах газет и журналов. Так, 19 марта 1940 г. от резидентуры потребовали: «Вам необходимо собрать полные характеристики на все важнейшие газеты и журналы, издающиеся в Эстонии, включив в характеристики такие данные, как направление газеты, тираж, история издания, значение, кто редактирует и т. д. Наряду с этим необходимо также составить характеристики на редакторов и видных корреспондентов этих газет»[22]. Помимо этого, руководство ГУГБ НКВД запрашивало и информацию о деятельности евразийцев в Эстонии, которые осуществляли переброску контрреволюционной литературы в СССР. В связи с этим резидентура должна была собрать информацию о некоем Пейне, проживавшем около Нарвы, и Леониде Михайловиче Столбашинском, у которого «в Латгалии были фермы на границе» и который «был связан с местными контрабандистами и переходил с ними границу несколько раз»[23].
Явно неожиданным для таллинской резидентуры был запрос в отношении поэта Игоря Александровича Северянина, но поскольку в то время тот жил в Риге, резидентура не смогла удовлетворить этого интереса руководства.
Сохранившиеся документы свидетельствуют о крайней озабоченности в Москве воздействием хода Советско-финляндской войны на настроение различных слоев эстонского общества, поскольку в этот период довольно резко, по наблюдениям резидентуры, усилилась работа правительственных и ряда общественных структур по обработке населения в националистическом духе, чему способствовало распространившееся мнение, «что рано или поздно Советский Союз выступит против независимости Эстонии». Бочкарёв сообщал в Москву, например, что «Союз эстонских студенческих обществ широко распространяет сейчас листовки с лозунгами “Будущее Эстонии создано на национализме”. <…> По линии министерства просвещения и пропаганды — стремление ограничить распространение русского языка, советской культуры… Выдвинут лозунг о том, что “от немецкого влияния мы освободились, теперь не нужно допускать русского”. <…> Большая работа проводится министерством пропаганды по обработке населения Печерского края, состоящего преимущественно из русских. Туда посланы специальные агитационные бригады, поскольку там постоянно существует вражда между русским и эстонским населением. <…> Массовым порядком распространяются клеветнические, невероятно фантастические слухи о бойцах и командирах РККА. Большинство лояльно настроенного к нам населения постепенно выселяется из районов баз»[24].
Информация, поступавшая из резидентуры, первоначально вызывала явное беспокойство. Ещё в январе Бочкарёв в «Практическом плане по работе против белофиннов» предлагал «провести немедленную вербовку 30–40 человек из числа эстонцев, финнов и русских, желающих помочь Красной армии. Вербовку провести из предварительно изученного нами консульского приема, бывших в республиканской Испании эстонцев и последующих наводок от завербованных»[25]. Однако заключение мира с Финляндией породило в Эстонии ту реакцию, которая в Москве не могла не восприниматься с явным облегчением. В конце марта эту реакцию Бочкарёв характеризовал так: «Правительственные круги встретили извещение о мире с большой растерянностью. Лайдонер и Юримаа в узком кругу выражали свое неудовольство и разочарование по поводу капитуляции финнов, считая, что в связи с этим надежды на скорейшее освобождение Эстонии от заключенного с СССР пакта потерпели поражение… Такую же точку зрения выражает открыто руководящий военный состав и “кайцелиты”[26] … Средний состав государственных чиновников, рассматривающий пакт как постоянно утвердившееся явление расценивают заключенный мир положительно»[27].
Переписка отражает отчасти те приемы, к которым прибегали для получения информации, при вербовке агентуры. Судя по всему, к прямому подкупу в резидентуре прибегали исключительно редко, прежде всего в силу ограниченных ресурсов. Сотрудник 5 отдела ГУГБ Чернонебов в конце 1939 г. в служебной записке просил одобрить для таллинской резидентуры 1000 руб. на оперативные расходы (икра, водка, папиросы)[28]. Запрос был удовлетворён, в конце декабря резидентуре были посланы для оперативных нужд четыре банки зернистой икры, 10 литров водки и 35 пачек папирос[29]. Уже 9 января 1940 г. Бочкарёв информировал руководство о пересылке протоколов заседания 5-й сессии Государственной думы Эстонии по вопросу принятия дополнительного бюджета, которые в прессе не публикуются и которые удалось достать «через генерального секретаря парламента Мадиссо, в результате некоторых водочных подарков»[30].
В основном документы о работе таллинской резидентуры касаются большого числа мелких вопросов, как-то: восстановление связей со старой агентурой, выяснение биографических данных по запросам центра (как правило, на основе консульских материалов). Попытки дать характеристику т. н. политической физиономии того или иного деятеля сводились к простейшим констатациям: хитрец, пройдоха, транжира, любит выпить или нет, много курит или нет, тогда как собственно политические взгляды оказывались для адресата рапорта неизвестными. Получаемая в Москве информация из полпредства и торгпредства на этом фоне смотрится значительно более информативной.
Список литературы
Полпреды сообщают... Сборник документов об отношениях СССР с Латвией, Литвой и Эстонией. Август 1939 г. — август 1940 г. Москва : Международные отношения, 1990. — 540 с.
Ilmjärv, M. Hääletu alistumine. Eesti, Läti ja Leedu välispoliitilise orientatsiooni kujunemine ja iseseisvuse kaotus. 1920. aastate keskpaigast anneksioonini / M. Ilmjärv. — Tallinn : Argo, 2004. — 987 s.
Sõja ja rahu vahel. Eesti julgeolekupoliitika 1940. aastani. Tallinn : MTÜ S-Keskus; 2004. — 565 s.
Sõja ja rahu vahel. Esimene punane aasta. Okupeeritud Eesti julgeolekupoliitiline olukord sõja alguseni. — Tallinn : MTÜ S-Keskus; 2010. — 798 s.
Rosenthal, R., Tamming, M. Sõda enne sõda. Nõukogude eriteenistuste tegevusest Eestis kuni 1940. aastani / R. Rosenthal, M. Tamming. — Tallinn : Kirjastus SE&JS, 2013. — 783 s.
