Предыстория
В XIX столетии Финляндия пользовалась широкой автономией со своей административной машиной, законами и казной. С1869 г. правительствующий Сенат получил доступ к решению вопросов, связанных с местным управлением. В1886 г. право законодательной инициативы было закреплено за четырёхсословным cеймом. Обучение в средней и высшей школе проводилось на родном языке, шведском и финском. От России Финляндию отделяла таможенная граница. В1865 г. результате денежной реформы в оборот была введена финская марка.
Манифест1899 г. уничтожал все гарантированные финляндским подданным «свободы», собственные воинские формирования упразднялись. Правительство России узурпировало право издавать обязательные для Финляндии законы, на что финляндцы выставили ответное требование о предоставлении Сенату права проводить самостоятельную внешнюю политику. В1903 г. генерал-губернатор Н. И. Бобриков был наделён чрезвычайными полномочиями, начались обыски, аресты, дело доходило до высылки в Сибирь. На пике революции 1905—1907 гг. в Финляндии был сформирован однопалатный парламент с правом решать самостоятельно дела, в том числе относящиеся к сфере внешнеторговой политики. Стараясь не допустить сближения Финляндии с Германией и Швецией, Россия с1909 г. планомерно расширяла своё военное присутствие в крае.
Попытки теснее привязать Финляндию к России военно-административными мерами нарушили десятилетиями поддерживаемый статус-кво. В результате, вопрос о доверии стал основным вопросом взаимоотношений. Первая мировая война и пролетарская революция в России сделали возможным окончательное институциональное оформление Финляндии как самостоятельного государства. 15 ноября1917 г. парламент принял на себя полномочия, принадлежавшие до того российскому императору, а затем временному правительству. 6 декабря парламент в одностороннем порядке провозгласил Финляндию независимым государством. Большевистское правительство признало независимость Финляндии Декретом Совнаркома и ВЦИК от 31 декабря1917 г. Граница между Россией и Финляндией была закрыта в конце декабря1917 г.
Отношения двух стран в 1920—1930-е гг. отличала взаимная подозрительность, как следствие трений, характерных для последнего этапа финляндской автономии, идеологических расхождений, усилившихся в результате подавления в Финляндии рабочей революции 1918 г. и раскола рабочего движения, сталинской национальной политики, методов коллективизации и пр. Не способствовали взаимопониманию также военные конфликты 1918—1922 гг.[1]
Территориальная близость обоюдно воспринималась как фактор, подрывающий национальную безопасность, а не как предпосылка для развития нормальных взаимоотношений. Настроения в финляндском обществе на всех уровнях были откровенно русофобскими. Нападение с востока считали неизбежным. Москва руководствовалась в политике по отношению к Финляндии, прежде всего, интересами неприкосновенности западной границы, неизменно считая финляндскую территорию плацдармом для развязывания агрессии западных государств против СССР. Внешняя лояльность скрывала фактическую неспособность сторон договориться ни по одному мало-мальски серьёзному вопросу взаимных и международных взаимоотношений[2].
По сути, торговля была единственным рычагом, рациональное использование которого могло при обоюдном желании выправить ситуацию — как ни крути, бытие определяет сознание, а не наоборот.
Экономические отношения до 1918 г.
Хозяйственная независимость была гарантирована Финляндии изначально, с момента присоединения к России в 1809 г. Защищённая общеимперскими таможенными законами Финляндия уже в середине XIX в. успешно конкурировала с российскими товаропроизводителями, у которых практически не было никаких шансов завоевать сколько-нибудь прочные позиции на финляндском рынке. Монополизировать удалось хлебный и сахарный рынки, и то в силу неблагоприятных для занятия земледелием местных климатических условий. В 1885—1895 гг. на Россию приходилось 96,8 % всей импортируемой ржаной и 61 % пшеничной муки[3]. В 1906—1913 гг. из России ввозили 40 %[4] всего закупаемого зерна. Причём доля Финляндии в российской хлебной торговле была мизерной, не более 2,5—3 %. Несмотря на свою относительно небольшую потребительскую способность (к началу 1920-х гг. численность населения Финляндии не превышала 3,5 миллионов человек), финляндский рынок был ближайшим для России западным рынком, а потому самым выгодным.
Усиление протекционизма в торговой политике России во второй половине XIX в. подталкивало Финляндию к расширению хозяйственных связей с западными контрагентами. Ввиду поэтапного повышения ввозных пошлин и падения спроса на общероссийском рынке на запад вначале был перенаправлен финляндский экспорт мясомолочной продукции, с 1880-х гг. — продукции деревообработки. Расширение географии внешнеторговых связей способствовало ускоренному усвоению законов рыночной конкуренции и общему укреплению финляндской экономики. Благодаря развитию внешней торговли в двух направлениях экономическая структура постепенно приобрела диверсифицированный характер, учитывавший особенности потребительского спроса на различных рынках.
За период с 1860 по 1910 г. доля России во внешней торговле Финляндии сократилась с 41 до 31 % при одновременном повышении доли Германии и Англии (основные импортёры пиломатериалов) с 18 до 28 % и с 13 до 20 % соответственно[5]. В 1909—1913 гг. Финляндия вывозила в Россию преимущественно необработанный лес и изделия деревообработки (70 % всего экспорта). Несмотря на все попытки ограничить поступление на российский рынок товаров иностранного производства, финляндские промышленные изделия успешно конкурировали с аналогичными товарами российского производства (металлообрабатывающая, текстильная и бумагоделательная отрасли).
До1918 г. импорт из Финляндии на 59 % состоял из бумаги, писчебумажная промышленность размещала в России 80—90 % своей продукции. В Финляндии также покупали необработанный мрамор, дикий камень, строительный песок, листовое стекло, неглазурованный кирпич, прокат чёрных металлов, сырьё для химических и кожевенных предприятий, дорожно-строительные машины и мелкие суда. На российском рынке пользовались спросом обувь, одежда, галантерейные и другие изделия финляндского производства. Российскими заказами были обеспечены две трети всех производственных мощностей. Россия экспортировала в Финляндию продовольствие по широкой номенклатуре, а также корма, удобрения и сырьё для пищевой промышленности, стройматериалы, каменный уголь и кокс, металлические руды, железо, сталь, чугун, нефть и нефтепродукты и прочее, включая товары массового спроса, меха, табак, мыло и т. д. Доля России во внешней торговле Финляндии составляла 30—40 %.
Машиностроительные и металлообрабатывающие предприятия были в числе главных исполнителей российских военных заказов. Доля России в финляндском экспорте, которая в 1910 г. равнялась 27,4 %, увеличилась в 1914 г. до 44 %. В 1916 г. практически весь экспорт из Финляндии (92,3 %) направлялся на восток[6].
Сильные позиции финляндских промышленников помешали планам центральных властей по упразднению общей таможенной границы (1905 г.) и присоединению к России Выборгской губернии (1911 г.). В этот период доля продукции финляндских бумажных фабрик в экспорте в Россию уже достигла 40 %, причём на предприятиях Выборгской губернии производилось до 50 % всей продукции, выпускаемой бумагоделательными предприятиями Финляндии. Российские заводчики были крайне обеспокоены перспективой проиграть финляндцам в конкурентной борьбе. Собственно, их протесты и стали главным основанием для отказа от унификаторских проектов[7].
В поисках новых рынков
Экономика Финляндии не пострадала от военных действий настолько же сильно, насколько экономика Австрии, Польши или Германии. Тем не менее многие отрасли оказались в состоянии затяжного кризиса, в особенности работавшие на привозном сырье, — металлообработка, текстильная и табачная промышленность. Экспортная промышленность находилась на подъёме с1919 г. ввиду низкого курса марки и повышавшегося спроса на лес, бумагу и продукцию деревообработки в связи с послевоенным строительным бумом. Благодаря успешно развивавшемуся экспорту древесины, бумаги и целлюлозы удалось достаточно быстро реанимировать лесную и деревообрабатывающую промышленность, которая стала основной экспортной отраслью и фундаментом экономического подъёма. В1919 г. в Финляндии начался период устойчивого роста.
В 1919—1921 гг. из России прекратился ввоз не только хлеба, но и других продовольственных товаров, в том числе сахара-сырца, который до войны практически полностью насыщал финляндский рынок. В 1918—1919 гг. Финляндия начала покупать на западе то, что традиционно импортировали с востока, — фураж, сырьё для ткацкой промышленности, табак и топливо. Хлеб ввозили из США, Дании, Нидерландов и Англии, параллельно выстраивая планы восстановления хозяйственных контактов с Россией.
В первые годы независимости торговая политика Финляндии находилась в зачаточном состоянии. К организации внешней торговли были привлечены частные экспортёры, получившие полуофициальные полномочия правительства на скорейшее отыскание способа решения продовольственной проблемы. Прямых контактов с большевиками всячески избегали. Политику новой власти, в особенности отказ от практики свободной рыночной конкуренции и монополизацию государством права выступать единолично на рынке, считали противоестественной, абсурдной и чреватой неизбежными финансовыми и другими потерями для тех, кто взял бы на себя смелость торговать с Новой Россией.
Полагая, что советская власть долго не продержится, предпочли для начала завязать отношения с бывшими российскими регионами. Летом 1918 г. было заключено бартерное соглашение о поставках бумаги в обмен на сахар и прочие сельскохозяйственные товары с Украиной[8]. По причине внутриполитической нестабильности транспортировка грузов оказалась практически невозможной. Попытки организовать экспорт бумаги в Грузию, Армению и Азербайджан (через Стамбул) также провалились после установления там большевистской власти в 1921 г.[9]
Возрождение внешней торговли
Торгово-экономическая блокада[10] вкупе с экономической политикой военного коммунизма ограничила внешнюю торговлю России размерами госзаказов и незначительными экспортными фондами. С укреплением международного положения страны и развитием НЭПа внешний товарообмен приобрёл характер внешней торговли. Оживление экономики требовало масштабного, широкого по номенклатуре ввоза фабрично-заводского оборудования, отдельных видов сырья и полуфабрикатов, удобрений и сложных сельскохозяйственных машин.
Государственная внешняя торговля стала важнейшим источником укрепления советской экономики и советской власти, позволявшим аккумулировать ограниченные экспортные ресурсы в «одних руках». Монополия внешней торговли была введена декретом Совнаркома РСФСР от 22 апреля 1918 г. «О национализации внешней торговли». Экономической основой внешнеторговой монополии стало обобществление всех основных средств производства и транспорта. Внешняя торговля для Новой России не была самоцелью, имея «значение работы передового авангарда всемирного пролетариата»[11]. Иными словами, успешное конкурирование на внешних рынках понималось как средство подрыва капиталистической системы и практического осуществления идеи мировой революции.
Изначально предпочитали переносить торговые сделки в места производства товаров, исключив всяких посредников, осуществляя закупки через своих уполномоченных, чтобы вызвать свободную конкуренцию среди покупателей и тем самым сбить цену. Лишь в крайнем случае, по разрешению наркомата внешней торговли (НКВТ), допускалось создание внутри страны товарных складов, магазинов и лавок, принадлежащих иностранцам, равно как и деятельность иностранных комиссионеров, аквизиторов и коммивояжёров. Эти ограничения не распространялись на смешанные общества с участием Советского государства. Первый нарком внешней торговли Л. Б. Красин как идеолог монополии внешней торговли и сторонник привлечения в Россию иностранного капитала особое внимание обращал на «точное и своевременное исполнение… обязательств по торговым, финансовым и другим сделкам[12].
Структура советско-финляндской торговли
Торговые связи с Финляндией, законсервированные на уровне приграничной торговли, были возобновлены в июне1921 г. по решению, достигнутому на мирных переговорах в Тарту (октябрь1920 г.), на которых были выработаны временные торговые правила (изложены в ст. 32). Первые импортные сделки были связаны с закупками дров для нужд Петрограда (1921—1922 гг.). Дрова покупали в Финляндии и в дореволюционное время. Закрытие границы с Россией привело к накоплению громадных запасов, которые лесопромышленники готовы были уступить по сходной цене. Помимо продажи в Швецию высших сортов берёзовых дров (рост вывоза наблюдался в1921 г. вследствие сильного падения финляндской марки), а также экспорта в Эстонию, существовала лишь одна возможность сбыта дров — на восточном рынке. Так что общие условия торговли были для России в целом благоприятны.
Кроме того, в 1921—1922 гг. в Финляндии закупалось продовольствие для Центральной комиссии помощи голодающим (Помгола) и Карельской Трудовой Коммуны. До 1918 г. Петроград был важным для Финляндии рынком сбыта продовольствия, от молока до устриц и реэкспортных товаров (лимоны, перец, кофе и какао)[13]. В январе1921 г. финляндское правительство предложило Внешторгу купить 4500 т пищевых продуктов. Образцы были признаны Наркомпродом удовлетворительными и цены приемлемыми. Однако на месте было установлено, что предложенные цены существенно превышали внутренние, вызывало также сомнение качество продуктов. Из приобретённых на пробу50 000 кг большинство продуктов оказались не пригодными к употреблению. Чтобы сбыть залежалый товар, финляндское правительство снизило цену более чем в четыре раза, с двенадцати марок за килограмм до двух с половиной марок, но сделка всё же не состоялась, несмотря на установление итоговой ценовой вилки в пределах от 70 пенни до 1 марки 70 пенни.
В1922 г. было закуплено примерно 5750 т ржаной муки для Помгола. Мука покупалась нефинляндского происхождения: местная мука ввиду высокой ввозной пошлины была значительно дороже иностранной.
Ввиду территориальной близости к Петрограду, в отдельных случаях, когда требовалась быстрая доставка товара, было удобно закупать через Финляндию транзитные товары. В начале 1920-х гг., например, закупали австралийскую и южноафриканскую шерсть и др. В 1924 г. ввоз шерсти достигал 70 % всего импорта из Финляндии. Закупалось также некоторое количество финляндских промтоваров, например катушки, шпульки и бобины для швейных предприятий (более 8 % всего импорта из Финляндии), а также серпы, мотыги, бороны, плуги и другой мелкий сельскохозяйственный инвентарь[14].
В 1921—1924 гг. из Финляндии импортировали в основном бумагу, целлюлозу, древесную массу и картон. Ввиду относительной дешевизны национальной валюты купить бумагу дешевле, чем в Финляндии, можно было только в Эстонии и Германии. В 1921 г. закупки целлюлозно-бумажных изделий составляли более 60 % всего импорта из Финляндии, в 1922—1923 гг. — немногим более 30 %.
Были также закуплены топоры, всегда отличавшиеся относительно более высоким качеством в сравнении с топорами шведского и германского производства, притом что были дороже последних. Производство топоров русского производства в Финляндии к тому времени почти сошло на нет. Однако, к примеру, заводы «Бильнес» и «Мариефорс» имели станки для производства топоров русского образца и готовы были возобновить производство в случае размещения крупных заказов.
За первый год работы торгпредству удалось продать только стальной лом — 7000 т. Сказывалось длительное отсутствие России на финляндском рынке. В 1922 г. экспорт металлолома составил около 60 % всего экспорта в Финляндию, 17 % приходилось на лён, доля нефтепродуктов достигала 4 %. Сохранялся также спрос на пеньку, щетину, чугунный и стальной лом, костяную муку и табак.
Такая структура вывоза не была типична для СССР, поскольку основные экспортные контингенты, хлебопродукты и корма, в Финляндию не вывозились. В 1920—1930-е гг. место поставщика традиционных товаров российского экспорта (зерновые, корма и нефтепродукты) заняла Америка[15]. Только с1923 г. начал определяться характер структуры советского экспорта в Финляндию. Масштабы внешней торговли были несравнимы с дореволюционными. Доля России / СССР во внешней торговле Финляндии в 1920-е гг. снизилась до 3 %, составляя в 1930-е гг. менее 1 %.
Причины отсутствия торгового договора
На мирных переговорах 1920 г. была достигнута принципиальная договорённость о незамедлительном начале переговоров с целью подписания торгового договора. Кроме того, для обеспечения нормальной торговой деятельности необходимо было заключить ряд конвенций, железнодорожную, почтово-телеграфную и др. Этим было поручено заняться Смешанной комиссии, образованной сторонами согласно ст. 31 и 32 Мирного договора[16]. Торговые переговоры, начавшиеся осенью1922 г., как и последующие попытки подписать торговый договор, не дали результата. Камнем преткновения стал вопрос о статусе советского торгпредства, которое существовало «в силу молчаливого признания финнами его прав, зафиксированных в многочисленных договорах СССР с другими странами». В середине 1920-х гг. со стороны Финляндии прекратились выпады по поводу монополии внешней торговли.
Торговый договор не удавалось подписать также ввиду взаимного нежелания снизить таможенные пошлины. Финляндия, настаивая на увеличении экспорта бумаги и на поставках мясомолочной продукции, одновременно ограничила ввоз, прежде всего, балансов и других лесоматериалов, а также пшеницы, нефтепродуктов. СССР тоже добивался отмены ввозных пошлин на соль, горчицу, сухофрукты и другие товары.
Сближению, в котором на первых порах советская сторона стремилась на чисто коммерческих основаниях, руководствуясь планами изыскания источников скорейшего насыщения внутреннего рынка необходимыми товарами, мешали опасения финляндских торгово-политических кругов, не желавших оказаться в политической зависимости от Советской России через развитие регулярных торговых отношений. В 1920-е гг. всё же удалось подписать ряд технических конвенций — железнодорожную, почтово-телеграфную, по вопросам рыболовства, сплава леса, которые отчасти облегчали торговые контакты.
С началом мирового экономического кризиса представители торгово-промышленных и банковских кругов Финляндии «помногу раз зондировали почву о возможности посылки в СССР делегаций для изучения возможностей расширения товарооборота с целью заключения в конечном итоге торгового договора». Ввиду «сжатия объёма рынков Западной Европы» к развитию деловых связей с СССР призывала «не только оппозиция (социал-демократы), но и официозная печать Финляндии». В 1930-е гг. при финляндской миссии в Москве была учреждена должность коммерческого атташе, впоследствии заменённая на должность экономического советника.
Главными статьями советского экспорта стали лесоматериалы, зерновые злаки и корма, а также нефтепродукты. Лес вывозился, главным образом, из тех пограничных районов Советской Карелии, которые не были освоены советской промышленностью ввиду отсутствия хороших подъездных путей. Финны использовали этот лес для реэкспорта в Англию, Голландию, Германию, Францию и другие европейские страны. Начиная с1939 г. СССР приступил к сокращению лесного экспорта ввиду роста внутреннего спроса (таблица).
Таблица
| Годы | Экспорт (млн. зол. руб.) | Импорт |
| 1928 | 6,3 | 13,4 |
| 1929 | 5,9 | 10,3 |
| 1930 | 6,5 | 12,1 |
| 1934 | 4,7 | 2,9 |
| 1935 | 3,5 | 1,4 |
| 1936 | 7,3 (млн. сов. руб.) | 3,6 |
| 1937 | 9,3 | 3,8 |
| 1938 (9 месяцев) | 6,2 | 2,6 |
С 1934 г. советский экспорт значительно опережал ввоз из Финляндии[17].
Развитие товарооборота упиралось не только в причины общего характера. Спонтанное выступление на финляндском рынке, отсутствие продуманной стратегии, общее невнимание московского начальства к финляндскому рынку — всё это не позволяло организовать нормальные торговые отношения. Советское торгпредство изначально указывало на важность закрепления на финляндском рынке ввиду не только экономической выгоды, но также политической значимости торговых связей с Финляндией.[18]
Первое советское торгпредство в Финляндии
Первым советским торгпредом в Финляндии (ТПФ) Совнарком назначил в ноябре 1920 г. Александра Михайловича Игнатьева[19], известного изобретателя. Во время войны Игнатьев служил в артиллерии в звании поручика, сконструировал и испытал в боевых условиях оптический прибор для ведения огня по аэропланам. Командование царской армии изобретением заинтересовалось. Однако из-за проволочек опытный образец был собран только к концу1916 г. Главное артиллерийское управление (ГАУ) признало его самым лучшим из всех существующих в то время зенитных прицелов. Запустить прибор в массовое производство на Петроградском артиллерийском заводе смогли уже после Октябрьской революции.
В воспоминаниях М. Горького «В. И. Ленин» описана встреча в ГАУ с неким «изобретателем И.». Судя по всему, Ленин до этого уже был знаком с Игнатьевым (возможно, заочно)[20] и считал, что тот «звёзд с неба не хватает». Оптический прибор, однако, произвёл большое впечатление на вождя пролетариата[21]. Реввоенсовету было поручено создать Игнатьеву все условия для работы[22].
На должность торгпреда в Финляндии Игнатьева рекомендовал Л. Б. Красин. Игнатьев познакомился с Красиным и с теми, кто впоследствии составил костяк ТПФ, в 1904 г., когда большевистский ЦК поручил ему заняться транспортировкой оружия в Россию через Финляндию в составе боевой технической группы[23].
Игнатьев окружил себя интеллигентными, проверенными, достаточно образованными людьми. Заместителем торгпреда был назначен Николай Евгеньевич Буренин[24]. Профессиональный революционер, соратник Красина, Буренин окончил в своё время коммерческое училище.
Обязанности секретаря ТПФ поначалу исполнял Иван Иванович Березин, который до поступления на работу в НКВТ занимался административно-хозяйственной, планово-финансовой и экономической работой. С сентября 1921 г. и до февраля 1927 г. Березин находился на должности заместителя торгпреда в Финляндии[25].
Одним из немногих, кто работал в ТПФ по специальности, был Григорий Иванович Болдырев. Юрист по образованию, он занимался вопросами внешней торговли с 1912 г. В ТПФ был взят консультантом по финансово-экономическим вопросам и заведующим Статистическо-информационным отделом (личное заявление на имя Игнатьева от 22 декабря 1920 г.). Для работы в Финляндии его рекомендовал тесть, Сергей Григорьевич Горчаков, начальник Административного управления НКВТ[26]. Болдырев был не единственным протеже в торгпредстве. Сын генерала царской армии, инженер, подполковник Владимир Александрович Крит был старинным знакомым М. Горького, который и порекомендовал его для работы в Финляндии. До этого Крит служил в Совете военной промышленности. Был взят на должность управляющего делами ТПФ с января 1921 г. В том же году возглавил Выборгскую торговую агентуру. По характеристике Игнатьева, «честный, прямой, энергичный человек. К делу относится в высшей степени добросовестно, аккуратно, хороший товарищ»[27].
Дудаков Илья Степанович, из крестьян, хозяйственник с большим стажем, был рекомендован для работы в НКВТ Красиным. В торгпредстве в Финляндии занимал должность товароведа. По оценке Игнатьева, Дудаков «знаком хорошо с психологией мелкого и среднего торговца, вследствие чего может вести всякого рода предварительные переговоры о тех или иных коммерческих сделках, исполнять всякого рода агентские поручения торгового характера, обследовать… рынок и пр. …Любит всякое дело торгово-хозяйственной сферы и выполняет его всегда хорошо и с большим интересом. По психологии — “службист” старого времени... дорожит местом и отношением начальства. Очень полезный и необходимый ТП сотрудник»[28].
Рождественский Николай Яковлевич был приписан к ТПФ с 19 декабря 1921 г., заведовал хлебным отделом. Ранее, с апреля 1916 г., жил в Финляндии безвыездно в качестве агента Особого совещания по топливу, занимаясь заготовкой дров, а также хозяйственной отчётностью. По оценке Игнатьева, Рождественского отличали «трудолюбие, честность и добросовестность, бесхитростность, открытость и скромность»[29].
Оперативную часть ТПФ[30] (с 8 февраля 1921 г.) возглавлял Сергей Фёдорович Гарденин, который вскоре (с 19 февраля 1921 г.) был назначен заведующим финансово-учётным и статистическо-экономическим отделом. В апреле 1922 г. Гарденина перевели на должность торгпреда в Швеции (с 26 апреля 1922 г.). Игнатьев «крайне сожалел» о том, что ТПФ лишилось хорошего работника[31].
В октябре 1923 г. для работы по хлебным операциям Игнатьев пригласил Николая Ричардовича Кастля, агронома и землемера. До командирования в Финляндию Кастль работал в Главснабпродарме и Наркомпроде и обладал «значительным практическим опытом, правильным анализом современной экономической конъюнктуры и специфических особенностей работы государственных хозяйственных органов в её условиях». Осенью 1923 г. Кастль[32] был назначен заведующим хлебным отделом ФТП и стал ближайшим помощником Игнатьева.
Ещё один сотрудник из числа ближнего к Игнатьеву круга, Николай Фёдорович Верещагин служил в своё время в Финляндии на миноносце «Сибирский стрелок». Поначалу личный шофёр Игнатьева, Верещагин вскоре стал торговым агентом.
Таким образом, костяк первого советского торгпредства в Финляндии составили те, кто так или иначе был связан с «финской темой», с кем Игнатьев был хорошо знаком. Это была команда единомышленников. Человеческие качества своих сотрудников Игнатьев ценил в не меньшей степени, чем деловые, предпочитая работать с теми, кого мог считать «хорошими товарищами». Важно отметить, что в ближнем окружении Игнатьева не было ни одного члена РКП(б), что определило характер взаимоотношений торгпредства и полпредства, а также отношение руководства НКВТ к ТПФ и лично к Игнатьеву[33].
Общие условия работы
Практически с самого начала ТПФ было вынуждено бороться на два фронта, стараясь преодолеть препятствия, чинимые финляндскими властями, и отстаивая перед руководством НКВТ право на то, чтобы единолично представлять профессиональную точку зрения, которой не только полпредство, но также московское внешнеторговое начальство далеко не всегда интересовались.
Штат торгпредства начали формировать осенью 1920 г. В начале ноября торговая делегация в составе семи человек[34] была готова выехать в Финляндию. Однако въездные визы в середине января1921 г. получили только трое из числа членов Торговой делегации (так поначалу назывались торгпредства): А. М. Игнатьев, С. Ф. Гарденин и К. М. Шведчиков. На границе им было предложено остаться на определённый срок в карантине. Советская делегация запросила на этот счёт инструкции НКВТ и вскоре, в качестве протеста, вернулась обратно в Россию. Вторая попытка открыть торгпредство в Хельсинки была предпринята во второй половине февраля, когда в Финляндию отправилось полпредство РСФСР. На этот раз удалось выхлопотать визы для четырёх человек.
Для постоянной коммерческой деятельности этого было совершенно недостаточно. Настаивая на пропуске в Финляндию конторских служащих, ТПФ воздерживалось от заключения серьёзных сделок, пытаясь тем самым перетянуть на свою сторону местных предпринимателей и торговцев, заинтересованных в возобновлении торговли с Россией. Тактика давления, которая впоследствии не раз использовалась, в этот раз не сработала, и потому, «в целях более решительного воздействия на правительство и общественное мнение», в начале апреля 1921 г. торгпредство в полном составе вернулось в Москву[35]. Демарш возымел действие. Разрешению конфликта способствовали в том числе перестановки в правительстве, в результате которых правый кабинет Р. Эриха (Национальная коалиционная партия) сменился правительством Ю. Х. Веннолы (Национальная прогрессивная партия). Последнее пошло на уступки. В начале мая торгпредство в составе 23 человек прибыло в Хельсинки и с июня 1921 г.[36] приступило к работе. Таким образом, для того, чтобы организовать в Хельсинки торгпредство, потребовалось четыре месяца. Противостояние с финляндским правительством на этом не закончилось, но вошло в норму.
Для начала необходимо было наладить регулярное железнодорожное сообщение. В отсутствие соответствующего соглашения грузы перегружались на границе. Торгпредство сосредоточилось на достижении временного соглашения с железнодорожным ведомством о бесперегрузочной доставке грузов в Петроград в финляндских вагонах. Местные власти выдвинули встречные требования, в частности настаивая на внесении залога за использование финляндских вагонов[37]. К разрешению конфликта подключили Трест финляндских писчебумажных фабрик, с которым 18 июня1921 г. ТПФ заключило крупный договор на поставку в Россию бумаги. ТПФ имело дело преимущественно с Союзом, объединявшим почти всё писчебумажное производство (31 фабрика с производительностью в 240 000 т в год; вне Союза находились только три фабрики с общей годовой производительностью 6500 т; у торговцев, не входивших в Союз, было куплено только 1522 т). Некоторые уступки в цене торгпредству удалось получить, т. к. Союз был заинтересован в развитии отношений. Тяжба продолжалась почти три месяца. В итоге 7 сентября1921 г. удалось заключить договор о бесперегрузочной доставке в Петроград бумаги. Впоследствии это соглашение было распространено и на другие товары.
Смешанная комиссия параллельно работала над заключением между Россией и Финляндией временного железнодорожного соглашения, которое предусматривало использование на всём пути собственных вагонов с целью ускорения и удешевления транспортировки грузов. Только во второй половине декабря соглашение было подписано[38], одновременно заключили несколько договоров о поставке в Петроград дров и о продаже Финляндии металлолома.
Министерство торговли и промышленности блокировало все попытки ТПФ развернуться на финляндском рынке. В отношении РСФСР действовала разрешительная (основанная на выдаче лицензий на коммерческую деятельность) система. При выдаче лицензий на ввоз министерство требовало от торговцев представления подробных сведений об условиях сделок, не пропуская «невыгодные» для Финляндии.
Оставив торговлю бумагой на откуп Тресту писчебумажных фабрик, правительство всячески охраняло интересы торговцев дровами: был образован Трест дровяников, сделки не входящих в него торговцев не утверждались. Торгпредство заключило контракт на поставку дров для Петрограда с фирмой «Хозяинов и К°», но тогдашний министр торговли и промышленности Э. Макконен пригрозил уйти с поста министра, если частным фирмам будет позволено действовать в обход треста на поставку дров в Россию. Отказ на выдачу лицензии был официально подтверждён письмом отдела торговли министерства от 16 сентября1921 г. В результате предложения от частных фирм сократились, цены на дрова резко выросли.
Отказ в выдаче лицензии фирме «Хозяинов и К°» был первым в торговой практике с Финляндией. До этого было заключено более 20 договоров на самые разнообразные товары на сумму в несколько десятков миллионов марок. Гарденин[39] предлагал припугнуть финнов тем, что Россия вовсе не будет покупать дрова, и начать покупать каменный уголь и заготавливать дрова в России силами Главтопа[40]. На отказ от закупок, по мнению Гарденина, имелись все основания: осеннюю кампанию водным путём провести не удалось, зимнюю, посуху, по чисто техническим причинам было возможно выполнить не более чем на 50 % от запланированных НКВТ объёмов[41]. Договор с нетрестированной фирмой «Хозяинов и К°» так и не подписали, но цель была достигнута — Трест дровяников вскоре распался. Уже через год, по свидетельству Игнатьева, выдача лицензий финляндским правительством свелась к простой формальности[42].
А. М. Игнатьев о работе на финляндском рынке
Географическая связанность делала неизбежной расширение деловых контактов с Финляндией. Игнатьев считал, что торговый договор одинаково важен для обеих стран, называя сложившуюся ситуацию «висением в воздухе», поскольку временные сделки не могли «вызвать правильной торговли». Только торговый договор мог обеспечить «правильную торговлю и правильное развитие капитала».
Некоторые товары невозможно было вывозить из России никуда, кроме Финляндии. Это касалось, прежде всего, поставок железного лома, опилок, стружки — материала слишком тяжёлого, транспортировка которого могла быть выгодна только на относительно короткие расстояния. Говоря о перспективах активизации двусторонней торговли, Игнатьев обращал внимание руководства на разворачивавшееся в Финляндии промышленное строительство, в частности, планы электрификации региона Иматра, на реке Вуоксе в северной части Карельского перешейка[43].
Игнатьев призывал увеличить кадровый состав ТПФ. Притом что далеко не все работники владели финским языком — многие вообще не знали языков либо говорили недостаточно хорошо, — при Игнатьеве ситуация с кадрами была не настолько уж плохой, если иметь в виду профессионализм работников, которые при необходимости могли охватить самую широкую номенклатуру товаров[44].
На финляндском рынке необходимо было закрепиться, именно на это Игнатьев неизменно обращал внимание, призывая НКВТ присылать в Хельсинки людей не на отдых, а для работы, причём в тесном контакте с торгпредством. Отсутствие «живой связи» между торгпредством и Москвой Игнатьев считал главным отрицательным моментом в работе на финляндском рынке. Торгпредство не привлекали к решению принципиальных вопросов и даже вовремя не информировали о стратегических планах. Такая практика шла вразрез с политикой НКВТ и теми задачами, которые были поставлены перед торговыми представительствами.
Политика НКВТ состояла в «борьбе за здоровую государственность, за централизованную, планомерную внешнюю торговлю с капиталистическим миром и против спекулянтского сепаратизма лиц, учреждений и ведомств, по близорукости или своекорыстию стремящихся к разрозненным обособленным выступлениям на внешнем рынке»[45]. Положение о торговых представительствах СССР за границей[46] (август 1923 г.) закрепило роль торгпредств НКВТ в качестве органов, осуществлявших контроль за соблюдением торгующими организациями монополии внешней торговли. В числе задач указывались следующие:
1. надзор и наблюдение за торговой деятельностью государственных, общественных и кооперативных организаций и иных юридических и физических лиц;
2. наблюдение за точным осуществлением торговых договоров и исполнением учреждениями и гражданами СССР в стране пребывания законов и распоряжений правительства СССР, относящихся к внешней торговле; подготовка представлений полпреду о дипломатических и иных распорядительных мерах в случаях, если в таковых окажется надобность;
3. контроль за деятельностью смешанных обществ, выдача разрешений на ввоз в пределы СССР товаров на основании общих инструкций или отдельных лицензий НКВТ;
4. участие в выработке торговых договоров.
Если не все, то большинство пунктов на практике нарушались. Торгпреду сообщался минимум информации, планы и стратегия не обсуждались. Ситуацию, в которой торгпред был вынужден узнавать из местных газет или из бесед с финляндскими официальными лицами о том, что происходит в отношениях Финляндии и СССР, Игнатьев считал ненормальной. Его даже не поставили в известность о готовившемся подписании торгового договора. В конце ноября1922 г. он ещё не имел на руках никаких официальных проектов Совнаркома.
Медленное освоение финляндского рынка Игнатьев связывал не с одним лишь противодействием финляндских властей, но также с «недостаточной организацией не только местного аппарата НКВТ, но и центрального управления». Репутация торгпредства подрывалась неаккуратным выполнением коммерческими организациями торговых сделок, опозданиями по поставкам, поставками некондиционного товара и т. п. Наименование товара, указанное в накладных и на упаковках, зачастую не соответствовало содержанию, качественные характеристики не соблюдались. Присылался товар, который по определению не мог найти спроса в Финляндии (валенки, граммофонные пластинки и т. п.)[47].
Настаивая на том, что торгпредство должно принимать непосредственное участие в разработке конкретных планов в отношении Финляндии и что вмешательство полпредства в практические вопросы организации торговых отношений только мешает делу, Игнатьев был непримирим. Из его доклада, подготовленного для Первого съезда уполномоченных НКВТ, становится ясным, что ситуация, сложившаяся в Финляндии, вовсе не была исключением. Ратуя за интересы дела, Игнатьев предлагал разграничить сферы деятельности органов НКИД и НКВТ, указывая на то, что НКВТ и его органы за границей лучше знают экономическую ситуацию на местах, чем полпредства. Органы НКИД не должны были предпринимать ни одного шага в экономических вопросах, не согласовав своих действий с представительством НКВТ. Этот принцип Игнатьев считал основным, подчёркивая, что его нарушение может иметь нежелательные последствия, прежде всего для Советской России, о чём со всей определённостью свидетельствовал экономический бойкот, объявленный Финляндии в декабре1921 г. (до марта1922 г.) по инициативе НКИД в связи с очередным вооружённым конфликтом в Восточной Карелии.
Подчёркивая легковесность и непродуманность экономической политики в отношении Финляндии, Игнатьев напирал на то, что бойкот произвёл бы ожидаемый эффект в том случае, если бы был заранее продуман во всех деталях. Будучи уверенным в провале с самого начала, Игнатьев сетовал на то, что его мнения как торгпреда никто не запросил. Действия советской стороны были непоследовательными и половинчатыми: притом что заключать новые сделки запретили, торгпредство отозвано не было. В результате бойкот не был воспринят всерьёз. Игнатьев расценил как стратегический просчёт то, что в период бойкота советские газеты сообщали о топливном голоде в России: иных вариантов закупить дрова, кроме как в Финляндии, не было. Металлические заводы, которые оплатили поставку из России 5000 т металлолома, возможно, и были недовольны задержкой, но эта потеря, как считал Игнатьев, не являлась настолько значительной, чтобы менять политические взгляды.
Бойкот фактически никак не затронул интересы Финляндии, чего нельзя было сказать об интересах России. Железнодорожный транспорт, с помощью которого предполагалось в срочном порядке доставить закупленные за границей семенные и продовольственные грузы, особенно остро нуждался в топливе, равно как и вся петроградская промышленность. Пришлось даже покупать дрова в Эстонии по завышенным ценам. Закупка дров в Финляндии была приостановлена на два месяца, причём в зимний период, когда простаивали российские и финляндские вагоны; весною и летом вагоны было получить труднее. В итоге в весенний период транспортировка дров в Петроград оказалась особенно интенсивной, что не позволило использовать вагоны, в частности, для своевременной перевозки муки для Помгола. Не говоря уже о том, что задержка экспорта в Финляндию металлолома уменьшила поступления в российскую казну иностранной валюты.
Другим подтверждением неудавшейся тактики экономического бойкота явилась отправка через НКИД ноты исполкома Карельской Трудовой Коммуны, который ко времени прекращения карельского конфликта возбудил вопрос о том, чтобы финляндское правительство разрешило доставку продовольствия в Восточную Карелию. Это дало повод финнам поднять вопрос о гарантиях, тогда как прежде продовольствие для Карельской коммуны закупалось на общих основаниях[48].
Одним из самых болезненных был вопрос спекулятивных торговых сделок. Практика заключения таковых разными производственными организациями, трестами и пр. самостоятельно, в обход Госторга и НКВТ, угрожала самому существованию монополии внешней торговли[49]. Игнатьев был убеждён, что торговать нужно на местах, напрямую, а не через посредников или специальных агентов, периодически посылаемых за границу. Только так можно было быть уверенным в целесообразности приобретения того или иного товара, не прогадать ни в качестве, ни в цене.
Все сделки, заключённые с разрешения НКВТ и Петровнешторга в обход торгпредства, всегда означали бы переплату. Торгпредству только за первый год работы на финляндском рынке удалось сохранить для государства восемь миллионов марок путём пересмотра условий заключения сделок.
При больших массовых сделках все равно приходилось открывать временные агентства, к примеру, в Выборге было открыто агентство для доставки дров в Петроград. В любом случае, организовать торговлю на месте было проще и дешевле, для чего Игнатьев просил создать в том числе аппарат, заведующий транспортировкой грузов, что позволило бы существенно удешевить их доставку[50].
Особого внимания заслуживала торговля хлебом. Первые операции на финляндском хлебном рынке указывали на хорошие перспективы его завоевания. До 1913 г. Россия была в числе крупнейших экспортёров зерна. Поставки в Финляндию возобновились в 1923 г. Стр: 474
в условиях острого дефицита «отдельных элементов народного достояния», в том числе хлеба, и сохранения содержания сделок вплоть до подписания контрактов в строжайшей тайне[51].
За 1925-й и шесть месяцев1926 г. из СССР было ввезено в Финляндию ржи 15 % общего ввоза, из Америки — 33,9 %, из Германии — 31,6 %, из Польши — 12,3 % и из прочих стран — 7 %. Таким образом, СССР был на третьем месте среди экспортёров. Констатируя продолжавшийся рост населения в Финляндии и традиционную нехватку ржи, ячменя, пшеницы и прочих культур, торгпред указывал на хорошие перспективы хлебной торговли, считая «единственной помехой к значительному ввозу ржи и овса (был подвержен сильным колебаниям в зависимости от местного урожая) недостаток предложения с нашей стороны». С экспортом ржаной муки дело обстояло сложнее. В 1923 г. торгпредство выбросило на рынок пробную партию. В результате «настолько всполошили аграриев и мельников, что они через печать, сейм и правительство сделали из этого большой политический вопрос, надолго взволновавший правящие сферы Финляндии».
В1913 г. ввоз пшеничной муки равнялся 114 000 т (из них 14 550 т из России), в 1925 г. из России поступало 107 000 т из общего объёма 399,7 миллиона финляндских марок, причём основными поставщиками были США (61 000 т) и Англия (31 000 т). При почти полном отсутствии в Финляндии собственного производства пшеницы не было иных препятствий для экспорта муки, помимо цены, которая на 20—25 % превышала цену внутреннего рынка. По мнению Игнатьева, в интересах увеличения запродаж цену следовало снизить, тем более что превышение было незначительным.
Игнатьев обращал внимание на высокое качество российского зерна (его пускали в переработку вместе с американским или местным, чем достигалось «лучшее качество и большее единообразие муки»), а также накопленный положительный опыт ведения хлебной торговли: за всё время существования торгпредства СССР в Финляндии с 1921 г. не было ни одного арбитража по экспортно-хлебным делам. Следовало также принять во внимание наличие для хлебных грузов удобного транспортного сообщения, а именно: расстояние от Выборга до Куопио составляет всего500 км.
Уже в первый год (1923 г.) удалось завоевать ржаной рынок на 60—70 %. Достигнуто это было благодаря демпинговой политике. Цена поднималась по мере того, как советская рожь завоёвывала покупателей, пока не сравнялась в цене с американской рожью. «Лучшим способом конкуренции, — подчёркивал Игнатьев, — является высокое качество нашего зерна, а также аккуратность в отношении сроков поставки». Он был убеждён в том, что можно легко «полностью удовлетворить потребности рынка главным нашим продуктом — рожью».
При этом «общей мерой улучшения хлебоэкспорта оставалась… необходимость исполнения равномерности и сроков поставок, максимального соблюдения кондиций; серьёзного учета особенностей данного рынка (географические, экономические и др. условия); наконец, самое главное, — создание собственного хлебного торгового аппарата, по типу как у наших контрагентов»[52]. Лишь при соблюдении перечисленных условий было возможно «с максимальными выгодами размещать наш хлеб».
Несмотря на все существовавшие, по мнению экспертов ТПФ, предпосылки для развития хлебной торговли, доля СССР в общем ввозе хлебопродуктов в Финляндию по сравнению с 1923 и 1924 гг. сильно уменьшилась, составив лишь 7,5 % общего ввоза в 1925 г. и 5,1 % за шесть месяцев 1926 г.[53] СССР был готов удовлетворять максимально потребности Финляндии в хлебе не ранее чем в начале 1930-х гг. К тому времени Финляндия уже практически отказалась от ввоза зерна.
Попытки убрать Игнатьева с должности торгпреда в Финляндии
ЦК РКП неоднократно поднимал вопрос о том, чтобы убрать беспартийного Игнатьева с поста торгпреда в Финляндии. В феврале 1924 г. ему в очередной раз официально напомнили о необходимости согласованных действий с полпредством[54]. В конце декабря в ТПФ по распоряжению Красина с инспекцией выехал замнаркома НКВТ М. И. Хлоплянкин, который характеризовал общее положение как удовлетворительное, сочтя состояние аппарата, постановку работы, достижения и использование возможностей средними. Якобы такого мнения придерживались и «некоторые специалисты, ближайшие помощники А. М. Игнатьева». Что касается взаимоотношений Игнатьева с полпредом и полпредством, то они были «ниже среднего, но не окончательно плохи», опять-таки, по мнению безымянных «помощников».
Хлоплянкин предлагал в качестве программы минимум оставить на месте Игнатьева и его заместителя Березина, заменив «некоторых работников» коммунистами. Программа максимум предполагала назначение на должность торгпреда в Финляндии «авторитетной и для Полпредства, и для коллектива коммунистов фигуры». По мнению замнаркома НКВТ, партийный торгпред и его заместитель были бы «условием нормального положения вещей». Поскольку поиск подходящей кандидатуры затянулся, Хлоплянкин предлагал «разбить пару» Игнатьев — Березин, определив последнего на должность заместителя торгпредства и коммерческого директора в каком-либо другом торгпредстве.
Красин в своих возражениях указывал на то, что Игнатьев — «весьма близкий нам человек, бывший большевик, которого хорошо знают наши ответственные партийные работники» и который «по-деловому поставил внешнеторговую работу в Финляндии»; торгпредство в Финляндии было третьим по оборотам после лондонского и берлинского торгпредств.
Игнатьев был освобождён от должности торгпреда в Финляндии и откомандирован в распоряжение НКВТ 6 апреля 1925 г.[55] По ходатайству Красина, он с 1926 г. был приписан к берлинскому торгпредству в качестве руководителя НИР в отделе Металлоимпорта.
И после Игнатьева торгпреды, работавшие в Финляндии в 1920—1930-е гг., продолжали сетовать на то, что остаются на вторых ролях. Это в принципе было оправдано формулировкой упомянутого выше Положения о торговых представительствах СССР за границей (1923 г.): «Торгпредство является непременной составной частью соответствующего Полпредства»[56]. Торгпреды, в свою очередь, считали полпредство «лишним учреждением, только мешавшим практической работе», которой было занято торгпредство[57].
Вместо заключения
Уже в конце 1930-х гг. сотрудники НКИД в служебных записках осмеливались высказывать соображения о том, что политика в отношении Финляндии, торговая в частности, была «неправильной и даже вредной». Правда, вина за это перекладывалась на тех, кто уже не мог опровергнуть обвинения в том, что «не поддержал стремлений финляндской стороны к сближению». В справке «Торговые взаимоотношения между СССР и Финляндией», подготовленной 2 марта 1939 г. накануне торговых переговоров, имеется ссылка на циркуляр по Импортному управлению НКВТ (ноябрь 1934 г.) за подписью наркома ВТ А. П. Розенгольца[58]: «Впредь не размещать заказов в Финляндии без моего личного разрешения».
Отмечалось, что такая политика сдерживания инициативы стала причиной «крайне слабого развития внешнеторговых отношений». Доля СССР в1935 г. в экспорте Финляндии составила 0,8 %, в1936 г. — 0,5 %. Доля СССР в импорте Финляндии равнялась 3 и 2 % соответственно.
В 1939 г., в частности, припомнили, что Ветеринарное управление Наркомзема (Народный комиссариат земледелия СССР) ещё в1926 г. предлагало заключить ветеринарную конвенцию ввиду планов закупки в Финляндии свиней, рогатого скота и лошадей и что переговоры тогда оказались безрезультатными. НКЗем несколько лет подряд ставил перед НКИД вопрос о желательности отмены практики представления советскими органами финляндским властям санитарных сертификатов на пшеницу и корма, мотивируя это тем, что таковые сертификаты другими странами не запрашивались. Чем дело в итоге закончилось, в документе не сказано. Есть только пометка, что финны настаивали на сертификатах из боязни заражения ящуром.
Содержание справки ввиду схематичности изложенных в ней фактов не вызывает особого исследовательского интереса, за исключением одной фразы: «СССР имеет возможность выйти на одно из первых мест во внешнеторговом обороте Финляндии»[59]. Возможно, это косвенная отсылка к тому, что почти двадцатилетняя работа на финляндском рынке не прошла даром и что накануне войны начала приобретать очертания новая внешнеторговая стратегия, окончательно оформившаяся к лету1944 г. Торговля и широкое экономическое сотрудничество стали основой тесной политической связанности Финляндии и СССР.
Список литературы
Андросова, Т. В. Элиты и лидеры в международных отношениях: неиспользованные возможности финляндской восточной внешней политики в 1920-е — 1930-е годы / Т. В. Андросова // Элиты и лидеры : традиционализм и новаторство. — Москва : Наука, 2007. — С. 125—150.
Ahvenainen, J. Paperitehtaista suuryhtiöksi : Kymin Osakeyhtiö vuosina 1918—1939 / J. Ahvenainen. — Kuusankoski : Kymin OY, 1972. — 352 s.
Ahvenainen, J. Suomen ja Neuvostoliiton väliset kauppasuhteet 1920- ja 1930-luvulla / J. Ahvenainen // Turun historiallinen arkisto. — 1986. — Vol. 41. VIII suomalais-neuvostoliittolainen yhteiskuntahistorian symposiumi Turussa 2.—6.9.1984. — S. 168—185. — (Turun historiallisen yhdistyksen julkaisuja. — Vol. 41).
Bobovitš, I. Venäjän ja Suomen taloudelliset suhteet 1800- ja 1900-luvun vaihteessa / I. Bobovitš // Historiallinen arkisto. — 1973. — Vol. 66. — S. 47—61.
Pihkala, Е. Suomen Venäjän-kauppa vuosina 1860—1917 / E. Pihkala. — Helsinki : Finska vetenskaps-societeten, 1970. — 261 s.
Piskulov, J. Suomen ja Venäjän / Neuvostoliiton taloudelliset suhteet 1800- ja 1900-luvuilla / J. Piskulov // Turun historiallinen arkisto. — 1986. — Vol. 41. VIII suomalais-neuvostoliittolainen yhteiskuntahistorian symposiumi Turussa 2.—6.9.1984. — S. 186—196. — (Turun historiallisen yhdistyksen julkaisuja. — Vol. 41).
