В уходящем году исполнилось сто лет со дня рождения Елеазара Моисеевича Мелетинского (1918–2005) — выдающегося фольклориста, мифолога, историка литературы. Его жизнь в конце 1940-х гг. была тесно связана с Петрозаводском. Здесь он заведовал кафедрой в университете и по совместительству несколько месяцев работал в Институте истории, языка и литературы Карело-финской базы АН СССР. А среди студентов университета был Эйно Генрихович Карху — в будущем видный филолог, автор двухтомной «Истории литературы Финляндии», положивший начало систематическому изучению литературы Финляндии и Карелии. В 2003 г. мне довелось взять интервью у Эйно Генриховича, в котором он поделился воспоминаниями о своем преподавателе Елеазаре Моисеевиче Мелетинском.
Эйно Карху поступил в петрозаводский университет (тогда он назывался Карело-Финский государственный университет) непосредственно после окончания Великой Отечественной войны. Для юноши, демобилизовавшегося из армии и не имевшего представления о вузовском преподавании, всё было ново. Несомненным принципом оставалось желание учиться. Карху, что называется, везло на учителей. В университете в послевоенные годы преподавали видные учёные: Д. В. Бубрих, М. К. Азадовский, Е. М. Мелетинский, И. Г. Муравьёва. Студенты были восхищены их лекциями. В личном деле Е. М. Мелетинского в архиве ПетрГУ, хранится автобиография учёного, в которой сообщается, что «в сентябре 1946 г. Е. М. Мелетинский был переведен в Карело-Финский государственный университет, где был назначен заведующим кафедрой и читал лекции по литературе (в том числе средневековой), по русскому фольклору, вел спецкурс по истории скандинавских литератур»[1].
На вопрос: «Что бы Вы могли сказать об уровне тогдашнего преподавания в университете?», Эйно Генрихович ответил, что хороший, знающий, эрудированный, преподаватель вызывает уважение, зависть, и привёл в пример Елеазара Моисеевича Мелетинского: «Вот Е. М. Мелетинский, ему было 27–28 лет. Он производил не только на меня, но и на других потрясающее впечатление своей эрудицией, знанием языков, например, он преподавал средневековую литературу, Ронсара. Он читал Ронсара наизусть, на французском диалекте, женская половина аудитории жаловалась, что его лекции трудно записывать, очень сложный язык. Это была правда. У него эрудиция большая и он на ходу упоминал разные средневековые культурные явления. Студенты не все понимали. Его жена, Ирина Григорьевна Муравьева, читала проще, и она тоже читала по-своему идеально. Эта пара в области литературоведения — образец»[2].
Будучи учеником Мелетинского, молодой Карху с особым рвением стал изучать языки: английский, французский, шведский. Немецкий был освоен еще в школе. В Хибинах, где семья Карху находилась в ссылке, его талантливо преподавала учительница-немка. Мелетинский стремился опекать молодого Эйно, сделать из него фольклориста. На третьем курсе встал вопрос о специализации. Студентов, изучавших финский язык, было трое: А. Мантере ориентировалась на изучение литературы, Мартти Куусинен хотел стать языковедом, а Эйно Генрихович под влиянием Мелетинского начал заниматься фольклором. «Мелетинский привлек меня для написания собственной статьи, — вспоминал Карху. — Я ему переводил материал по одной теме — “Гамлетовский сюжет в финском фольклоре” — имелся в виду Куллерво. По ней я в 1949 году прочитал в Тартуском университете доклад, опираясь на его статью и ссылаясь на него»[3]. Судя по всему, речь идёт о статье «Социальные мотивы в Карело-финских рунах о Куллерво». В университетском архиве в рукописи этой статьи указаны два имени: Е. М. Мелетинский и Э. Г. Карху. Статья, пролежав многие годы в архиве, недавно опубликована в первом номере журнала «Фольклор: структура, типология, семиотика» (2018. № 1). «В общем, — вспоминает Эйно Генрихович, — Мелетинский стремился меня взять под опеку, сделать из меня фольклориста, рекомендовал мне посетить В. Проппа в Ленинграде. Я действительно посетил Владимира Яковлевича. Я, разумеется, ничего тогда в фольклоре не понимал, еще не было возможности прочитать основные финские и наши работы по фольклору. Пропп был почти под запретом, его громили как буржуазного ученого, был страх, что его посадят, как Эйхенбаума и других ленинградцев. “Исторические корни волшебной сказки” В. Проппа попали под огонь критики с обвинением, что вот находят в сказках древние мифологемы, зачем это нужно? В сказках есть современность, крестьянская идеология, ее надо обнаруживать. Его книга — умнейшая книга. Хотя Мелетинский сам кое-какие замечания делал. И нельзя было этого не делать»[4].
В 1949 г. после публикации в газете «Ленинское знамя» (№ 57) статьи «О проявлениях космополитизма в работе кафедры литературы Университета», где упоминались имена Л. В. Павлова, Е. М. Мелетинского, Л. Я Гинзбург и В. М. Морозова, Елеазар Моисеевич был арестован. «Я помню, — вспоминает Карху, — пришел сдавать скандинавскую литературу Муравьевой, она мне сказала сугубо в частном порядке, что ее муж только что был арестован: “Вы не смогли бы прийти ко мне на квартиру сдавать ваш экзамен?” Я пришел. Никаких особо сочувственных слов я сказать не мог, я понял все, она была в слезах. Она сказала, что спрашивать не будет, попросила зачетку. Мы об аресте ничего не говорили, просто вежливо друг с другом прощались. Это было в 1949 году»[5].
Позже, уже будучи сотрудником Института мировой литературы им. А. М. Горького, Е. М. Мелетинский, приезжал в Петрозаводск на симпозиум, встречался с Эйно Генриховичем, приглашал его переехать в Москву, работать в ИМЛИ.
Учёных связывали годы дружбы, научных диалогов, творческого общения. Они обменивались своими вышедшими книгами, цитировали друг друга, оба изучали «Калевалу». Как известно, в книге Е. М. Мелетинского «Происхождение героического эпоса» (1963) о «Калевале» написана одна из глав. У Карху калевальской проблематике посвящён ряд книг: «От рун к роману» (1978), «Карельский и ингерманландский фольклор в историческом освещении» (1994) — первый том «Истории литературы Карелии», «Элиас Леннрот: жизнь и творчество» (1996).
В 1985 г. на международной конференции, посвящённой 150-летию первого издания «Калевалы», оба представили доклады: Елеазар Моисеевич — «“Калевала” в сравнительном освещении», Эйно Генрихович — «“Калевала” — выдающийся памятник карельской, финской и мировой культуры». Не вдаваясь в историю возникновения рун[6], а по этой теме сейчас опубликованы сотни исследований, отметим, что сделанные в докладе Мелетинским выводы, звучат убедительно и сегодня. «В “Калевале”, как и в других архаических эпосах, доминирует не воинская героика и богатырская самонадеянность… а мудрость, магическая сила, творческий порыв в космогонии и мирном труде, своего рода “прометеевский пафос”, чуждый классическим формам героического эпоса…»[7]. Каждый раз, обращаясь к «Калевале», Карху вспоминал о прекрасном выражении Мелетинского «прометеевский пафос», неоднократно его цитировал.
Е. М. Мелетинский и Э. Г. Карху знали и ценили «Философию символических форм» (1923–1929) Эрнста Кассирера, идеи которого повлияли в своё время и на М. М. Бахтина. Учёные ссылались на книги Кассирера задолго до того, как они были переведены на русский язык. По словам Карху, трёхтомная «Философия символических форм» помогла осмыслить многое в восприятии пространства, космоса, времени, раскрыла глаза — и не только ему одному. «Когда я принялся писать первый том “Истории литературы Карелии”, я задался целью осмыслить локальный карельский фольклорный материал на мировом теоретическом уровне», — вспоминал Эйно Генрихович. — О мифологии написано колоссальное количество книг. В Швеции я обнаружил 16-томную энциклопедию по мифологии[8]. Многие статьи ксерокопировал. Это было очень интересно, и мне кажется, что некоторые наши фольклористы даже представления не имеют, что существует такая огромная теоретическая литература, языками не владеют, и само имя Кассирера им не знакомо. Оно знакомо Мелетинскому…»[9]. В первом томе «Истории литературы Карелии», Карху обратил внимание на высокую оценку идей Кассирера в статьях Мелетинского, на слова Мелетинского о том, что Кассирер понимал миф как «важнейшую “символическую” форму человеческой деятельности», выявляя при этом и рациональные элементы мифа[10].
Годы, проведенные Мелетинским в Петрозаводске, не принесли ему счастья, закончились не радостно. Но здесь он обрёл верного ученика, а как говорили ещё в древнем Китае, именно в учениках продолжается жизнь человека.
В качестве иллюстрации к сказанному о работе Е. М. Мелетинского в Петрозаводске мы публикуем две фотографии из его личного архива, предоставленные нам редакцией журнала «Фольклор: структура, типология, семиотика» с согласия Лидии Глебовны Семёновой, которым мы выражаем свою искреннюю признательность.
Фото 1
Е. М. Мелетинский в группе студентов и преподавателей Карело-Финского государственного университета, Петрозаводск, 1948 г.
Нижний ряд (слева направо): Вера Бахвалова, Ирина Муравьева, Е. М. Мелетинский, Эра Сохина, Борис Ардентов, Валентина Ковалева.
Средний ряд (слева направо): Нина Паршукова, Муза Шаппо, Елизавета Полякова, Галина Афанасьева, (?) Кудрявцева.
Верхний ряд (слева направо): Людмила Фрейндлинг, Нина Соколова (Малявкина), Муза Елпидинская, Эльвира Панова, неизв.
Фото 2
Е. М. Мелетинский в группе преподавателей и студентов Карело-Финского государственного университета, Петрозаводск, 1948 г.
Нижний ряд (слева направо): Е. М. Мелетинский, неизв., Ирина Муравьева, Иван Кяйвяряйнен, Ауне Морозова, Арсений Громов, (?) Александровская.
Средний ряд: в центре Мартти Куусинен, справа от него — Александровская, крайняя справа — Галина Лишанская.
Верхний ряд (слева направо): неизв., Елена Чернова, Елена Маховская, Зоя Рассветова, Надежда Золина, неизв.
Е. Г. Сойни
